Картер Браун - Том 20. Смертельный поцелуй [Коварная Саломея. Соблазнительница. Труба зовет. Смертельный поцелуй]
— Сеньор, — вежливо обратился он ко мне, и лишь тогда я понял, что это Луис Наварре, мексиканский тенор.
Чуть дальше по коридору мне встретился прилизанный молодой парень в отлично сшитом вечернем костюме. Когда он увидел меня, кровоподтек у него под носом стал намного темнее. Я продолжал идти ему навстречу, и он торопливо отступил в сторону.
— Как дела, Бенни? — по-приятельски спросил я.
— Что, черт побери, вы тут делаете, Бойд? — спросил он.
— Меня пригласили, детка, — сказал я. — Тебе что-нибудь от меня надо?
На секунду в его мутных голубых глазах мелькнула лютая злоба, но тут же угасла. Он посмотрел куда-то повыше моей головы и пожал плечами с прилежным бесстрастием.
— Если пригласили, значит, все в порядке, — сказал он скучным голосом.
— Спасибо, малыш, — удовлетворенно ответил я. — Как поживает дружище Эрл?
Бенни судорожно вздохнул, словно у него перехватило дыхание.
— Отлично, — каким-то деревянным голосом ответил он. — Он где-то здесь.
— Ему не трудно дышать все время ртом? — поинтересовался я.
Губы Бенни сжались, он огромным усилием воли сохранял спокойствие.
— Нет. Когда у него будет время, он собирается обратиться к хирургу.
— По-моему, ему надо было заняться своим носом еще до нашей встречи, — сказал я. — Сейчас очень хорошо делают пластические операции. Может, они ему наконец помогут выглядеть более похожим на человеческое существо. Передай ему привет, Бенни, ладно?
— Обязательно. — Его голос надломился. — Он все время думает о вас, Бойд. Он считает, что вы заслуживаете самого серьезного к себе отношения. Его не волнуют затраты — он купит самое лучшее оружие в городе, чтобы позаботиться о вас!
— Не смеши меня, Бенни, — ухмыльнулся я. — Я уже говорил вам сегодня утром, что нужен Эрлу живым, а не мертвым. Но если ты хочешь помечтать, я не против.
Я двинулся по коридору дальше. Неожиданно рядом со мной распахнулась дверь, и я увидел примадонну, окруженную костюмерами и гримерами. Мелькнуло бледное лицо Хелен Милз и ее очки в голубой оправе. Затем высокий голос сухо прочирикал:
— Добрый вечер, мистер Бойд!
Я посмотрел вниз на маленького человечка, только что вышедшего из гардеробной Донны Альберты. Касплин был в своем вечернем костюме и кружевной рубашке. В руках у него была трость из черного дерева с серебряным набалдашником. Он небрежно крутил ее двумя пальцами.
— Удивлен, что вижу вас одного, — сказал я ему. — Неужели Максин так устала вчера ночью, что осталась дома?
Он слегка улыбнулся:
— Удивительно тонкие у вас шутки, Бойд. Иногда вы напоминаете мне борова, пытающегося танцевать в балете.
— Я все еще хочу поговорить с вами, и это все еще важно и срочно.
— Боюсь, придется подождать, — сказал он спокойно. — До начала осталось меньше часа, а еще так много не сделано. Эти люди никогда не имели дела с оперой, к тому же примадонна на редкость капризна.
— Может быть, вы сами назначите время, — устало попросил я. — Только скажите, когда и где, и я буду там.
Он кивнул:
— Хорошо. Завтра утром я позвоню.
Наконец я добрался до второй двери справа и постучался. Марго крикнула, чтобы я вошел. Она сидела перед зеркалом, нанося последние штрихи грима. Я не сразу узнал ее. На ней было тяжелое платье из красно-коричневого бархата, с плотно облегающим тело лифом и длинным шлейфом. Темные волосы были покрыты голубоватой пудрой, отливающей металлическим блеском при свете, а грим старил лицо лет на двадцать. Она повернула голову и улыбнулась мне:
— Закрывай дверь, Дэнни, и не удивляйся! Не забывай, в опере я мать Саломеи.
— Не забуду, — пообещал я и послушно закрыл дверь.
— Присаживайся. — Она кивнула на стул с жесткой спинкой, стоявший посредине комнаты.
Я сел и закурил.
— Выспалась?
— Прекрасно выспалась, — сказала она, — улыбаясь собственному отражению в зеркале. — Дэнни, я думала о том, что ты мне вчера сказал.
— И что? — спросил я осторожно.
— Меня мучает совесть, — грустно произнесла она. — Если Харви убил Пола Кендалла, я не имею права ставить свою карьеру превыше правды и правосудия. Если нужно письменно подтвердить шантаж, Дэнни, я сделаю это.
— Отлично и благородно, дорогая, — обрадовался я. — Ты уверена, что не передумаешь?
— Сегодня я уже беседовала с самим великим импресарио. — Она с трудом изобразила улыбку. — И еще раз убедилась, что права, принимая это решение. Не передумаю.
— Что он тебе сказал?
— Рассказал в подробностях о том, как закончится моя карьера, если материал, который запрятан у него, увидит свет. Потом он пригрозил, что если я хочу остаться не покалеченной, то лучше мне не встречаться с тобой и даже не разговаривать. Он орал на меня, Дэнни. — Она вздрогнула. — Бормотал о своей сестре и о том, что она может сделать своим ножом!
— И все-таки ты готова подписать заявление?
— При одном условии. — Она пристально посмотрела на меня. — Мне нужна защита, Дэнни. Из меня не получится героини — он запугал меня. И думаю, он выполнит, что сказал. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной с этой минуты.
— С удовольствием, — заверил я ее. — Как только он подойдет к тебе, я разобью ему нос еще раз.
Глаза у нее стали круглыми.
— Так это ты? А я гадала, чего ради он налепил себе пластырь на переносицу.
— Есть только одно затруднение, — сказал я. — Не могу же я выходить за тобой на сцену.
— Ты можешь наблюдать из будки помощника режиссера, — с облегчением сказала она. — Я с ним договорилась. Он хороший парень и хорошо ко мне относится. — Она прочла вопрос у меня в глазах и сделала вид, что рассердилась. — Я защищала его во всех стычках с Донной Альбертой во время репетиций, вот и все!
— Прекрасно, — сказал я. — Если ты собираешься сделать заявление, значит, ты не рассердишься, если я задам тебе один вопрос? Иначе любопытство меня доконает.
— Чем меня шантажировал Харви?
— Да.
Марго посмотрела в зеркало и начала машинально подводить брови.
— Ладно, Дэнни, — сказала она наконец. — Правонарушение несовершеннолетних. Я отбывала срок, когда мне было семнадцать. Пятнадцать месяцев. Под своим настоящим именем, разумеется. Джани Риговски — звучит, правда? — Она невольно улыбнулась.
— И это все? — спросил я.
— Вполне достаточно, — огрызнулась Марго. — Наверное, это ерунда для заурядной певички в какой-нибудь мыльной опере, но для меццо-сопрано!..
— А как Харви узнал об этом?
Она пожала плечами:
— Не знаю. Думаю, он сделал это своим бизнесом — рыться в прошлом других людей. Иначе как бы он заполучил столько крупных имен и вынудил их работать на себя?
— Пожалуй, — согласился я, вспомнив, как Мардж назвала Бенни консультантом, когда я в первый раз появился в конторе Харви.
— Я подумала, что, если после спектакля ты бы взял меня к себе, я бы там и написала это заявление.
— Отлично, — радостно произнес я. — А я покажу тебе, насколько могу быть близок со своим клиентом.
Ее глаза хитро блеснули.
— Ради Бога, мистер Бойд, — с притворной застенчивостью сказала она, — не забывайте, что я сейчас так стара — вполне гожусь вам в матери!
Помощником режиссера был парень по имени Алекс. Он уделил мне целых двадцать секунд своего времени — вполне достаточно, чтобы сказать «Привет!» и засунуть меня в один из углов своих владений, предупредив, чтобы я как можно дальше держался от него самого. Панель управления сценой перед ним выглядела не менее сложной, чем панель реактивного лайнера, так что я мог ему только посочувствовать. Передо мной был отличный вид на сцену через стеклянное окно.
Когда-то очень давно я прочитал «Саломею» Оскара Уайльда, потому что один придурок сказал мне, что это история жизни первой стриптизерки. Так что я мог следить за оперой без проблем. Она довольно точно повторяла пьесу, поэтому мне не нужно было гадать, о чем поют певцы, которые исполняли свои арии на немецком. В этом отношении мне повезло, тем более что я никогда не учил немецкого.
Певцы были хороши, просто великолепны! Чувственная музыка создавала атмосферу нарастающего напряжения.
Донна Альберта была потрясающей Саломеей. Каждое ее движение излучало огонь и секс, подчеркивая ее отношения любви-ненависти с Иоканааном. Рекса Тайболта с трудом можно было узнать в пророке с бородой и вдохновенным взглядом. Луис Наварре, загримированный, как и Марго, чтобы выглядеть на двадцать лет старше, был достойным и трагичным Иродом.
Хотя опера была одноактной, сделали антракт. Может, из-за денег клиентов, чтобы те почувствовали, что не зря их заплатили, может, для разнообразия. Во всяком случае, когда зажгли свет, Алекс вздохнул с облегчением.
— Худшее позади, — сказал он, улыбаясь. — Что вы думаете обо всем этом?
